— Жаль, что вы избрали именно этот путь, — с грустью вымолвил он, доставая пистолет, маленький, автоматический, нисколько не похожий на старомодный «велодог». — Мы надеялись, что вы выполните свой долг до конца.
Бейтман дернулся, стараясь одновременно укрыться за столом и достать так опрометчиво спрятанный револьвер, но не успел. Секретарь аккуратно прострелил ему голову, обогнул стол и почти в упор выстрелил еще трижды, для гарантии.
Затем извлек из внутреннего кармана пиджака длинный узкий белый конверт, двойник того, что был сожжен пару минут назад, положил на середину стола. Отступил на пару шагов, критически обозрел панораму. Конечно, все пошло не так, как было задумано, к сожалению, сэр Кристофер оказался недостойным глашатаем, но это не беда. В конечном итоге главное — донести до противника свои требования и не дать ему узнать то, чего знать не следует.
В отличие от посла секретарь не колебался, он вышел на середину комнаты, убедился, что пуля и брызги крови никак не попадут на конверт, аккуратно поддернув брюки, встал на колени и застрелился.
10 октября
Лимасов просыпался медленно, протяжно, с трудом выбираясь из сна, как из бездонного провала, обещавшего блаженное забытие еще хотя бы на пару минут. Окружающий мир кружился каруселью, стоило немалых трудов сфокусировать взгляд на знакомом до отвращения убранстве кабинета, последний месяц служившего Гордею еще и спальней со столовой. Неделю назад он находил в себе силы добираться до черного кожаного дивана под картой Европы, чтобы заснуть на нем. Теперь проваливался в мрачный провал сна без сновидений прямо за столом, когда измученный непрерывной многочасовой работой мозг просто давал сбой и отключался сам по себе.
Половина пятого утра.
Лимасов потер опухшее лицо, глаза превратились в узкие щелочки, через которые он взирал на мир как сквозь амбразуры. Во рту горчило от курения и кофе, словно объединившихся в дружном усилии для создания как можно более мерзкого послевкусия. Последние три дня он держался только на кофе и никотине, подумывая перейти на амфетамины, как многие из военных. Говаривали, что в Генштабе ныне в ходу даже кокаин, но наверняка врали. Хотя, может быть, и не врали… Теперь мысль о том, чтобы затянуться «алмазной пылью» не отпугивала своей невероятностью, а манила возможностью купить еще несколько часов умеренно бодрой работы.
Гордей с отвращением посмотрел на свой стол, предмет личной гордости, чудовищных габаритов творение из дуба и карельской березы на котором можно было разыгрывать штабные игры, не то, что просто работать с канцелярской текучкой. С самого начала пребывания в этом кабинете он положил себе за правило — бумаги должны занимать не более четверти всей площади стола, а в работе не должно быть более пяти дел одновременно. Этот распорядок он беззастенчиво украл у канцлера Джугашвили, хотя, говорили, что железный грузин допускал до семи-девяти дел за раз. Но Гордей трезво оценивал свои силы и понимал, что до Великого Канцлера ему еще расти и расти.
Теперь благородная древесина была полностью скрыта терриконами папок, сводок, донесений, планов, докладов. Среди рукотворного океана рабочих бумаг сиротливыми рифами высились чернильный набор из малахита, блок правительственной связи, выглядывавший из-за толстенной брошюры «Вооружения Британской Армии», забитая смрадными окурками пепельница да лампа, так и горевшая всю ночь.
Гордей вновь провел руками по лицу, шее, тщетно стараясь стереть липкую паутину сонливости, щетина царапала ладони. До прихода Басалаева оставалось еще десять минут, их Лимасов решил потратить на хотя бы относительное приведение себя в порядок.
По дороге в маленький клозет, примыкающий к кабинету, он споткнулся и едва не упал, заплетающиеся ноги не держали грузное обрюзгшее тело. Полтора месяца непрерывного кабинетного сидения, ненормированного режима, трех-четырехчасового сна, перекуса абы как. Он заплывал жиром и терял форму.
В гардеробе отыскалась свежая рубашка, умытый, выбритый Лимасов в ней снова стал отчасти похож на себя прежнего, двухмесячной давности. Но только отчасти. Гордей заметил себе, что сегодня любой ценой он должен попасть домой. Нормальная ванна, сон хотя бы шесть часов, новая смена рубашек и прочего. Тогда он снова сможет нормально работать.
Басалаев должен был вот-вот прибыть. Лимасову хотелось закрыть глаза и отдохнуть еще хотя бы пару минут, но он понимал, что стоит только прикрыть набрякшие веки и сон снова утащит к себе, а просыпаться вторично будет еще тяжелее. Он скрестил руки на груди, нахохлившись в кресле и снова, как множество раз до того, стал прокручивать в памяти события минувших недель. Что произошло, как произошло. И где он, Гордей Лимасов, допустил ошибку…
Два месяца, только два месяца, но сколько всего случилось за это время.
Штурм британского посольства мог бы войти в учебники тактического мастерства и успешно проведенных спецопераций, спланированных и организованных экспромтом, «на коленке». Но это было очень слабым утешением, потому что результаты все равно стремились к отрицательной величине. Архив был уничтожен до последней бумажки. Осталась лишь текущая переписка, бесполезная и ненужная, и текст некоего «Ультиматума», сухо предписывающий сложить оружие и принять неизбежное. Бейтман был убит своим же секретарем, прочий посольский персонал, из тех, кого не застигла шальная пуля, дал кое-какую информацию, но крайне обрывочную, на уровне слухов и сплетен. Разъяренный Лимасов приказал выбить хоть что-то достойное внимания любой ценой и, рассудив, что в таком деле мало специалистов не бывает, обратился напрямую к Агашеву, попросив помощи у военных мастеров экстренного допроса.